Алексей ГРЕКОВ
Опубликовано на информационно-аналитическом портале
Контракты.UA
02.04.2012
Людей, способных работать в организациях будущего, может воспитать только школа, сама устроенная как организация будущего, заинтересованная в креативных и уникальных сотрудниках, а не в стандартно мыслящих и действующих «работниках».
Чуть более 200 лет назад случилась довольно обыденное по тем временам событие, о котором нынешние ученики и слыхом не слыхали, но которое, тем не менее, до сих пор определяет их жизнь и судьбу. В 1806 году в битве при Ауэрштедте 24-тысячный корпус наполеоновского маршала Даву разгромил вдвое превосходящие численностью прусские войска под командованием герцога Брауншвейгского. Это было не просто поражение, это была национальная катастрофа. Пруссия пала. Наполеон — во главе своей небольшой, но опытной, сплоченной, действующей, как единый организм, революционной армии — с триумфом вошел в Берлин. По Тильзитскому договору Пруссия потеряла половину своей территории и «погибла из-за своих форм государственного устройства», как меланхолически заметил полковник фон Клаузевиц.
Удивительно, но именно это позабытое событие положило начало современной школе!
Сперва выступил философ Фихте со своими «Речами к немецкому народу». Фихте призвал немцев к нравственному возрождению, к росту немецкого национального самосознания, а для этого предложил создать школы «для воспитания будущих поколений». «В эти школы будут принимать всех, без сословных различий, и главное внимание будет обращено на воспитание разума и характера, а не на накопление знаний».
Замечательные тезисы, под которыми, пожалуй, и сегодня подпишутся многие родители и педагоги!
С отсутствием внимания к накоплению знаний у немцев, правда, вышла осечка, но в остальном план был выполнен и даже перевыполнен. Несмотря на то, что денег в прусской казне не было, армии, разгромленной Наполеоном, не существовало, правительство было нерешительно и бездарно (в общем, почти как у нас сейчас), — но был народ, объединенный идеей возрождения германской нации, и были люди, способные эту идею воплотить.
И когда ровно через 60 лет после болезненного поражения при Ауэрштедте, в другой великой битве сошлись прусские и австрийские войска, победу в сражении, по словам Отто фон Бисмарка, «одержал прусский школьный учитель с розгой в руке».
К этому моменту Пруссия уже стала страной «большой пятерки», куда входили также Англия, Франция, Австрия и Россия. Естественно, прусский опыт создания совершенной образовательной системы этими странами был перенят, правда — механически и фрагментарно.
Конец у этой истории грустный, но закономерный: мир меняется, и совершенная прежде система становится анахронизмом. То есть, она, конечно, работает, но воспроизводит всё те же особенности общества 200-летней давности. Воспроизводит ту же наивную механистическую идеологию, ту же сословную иерархию — и ту же бездарную бюрократию, которая рано или поздно сжирает любую организацию, забывшую об изменениях.
Мы порой не осознаем или забываем: наши дети будут конкурировать не друг с другом, а со сверстниками из Америки, Индии и Китая, Турции, Польши и России. Успешность или неуспешность украинских выпускников будут определяться не тем, как они сдадут «независимое оценивание» или какие программы разработает МОНМС Украины, а тем, насколько успешно модернизируют свои образовательные системы наши соседи по «глобальной деревне».
С сожалением можно констатировать: будущее образование творится не у нас, а отдельные ростки нового, не замечаемые широкой общественностью и не поддерживаемые государственными людьми (говорят, такие тоже встречаются среди нынешнего руководства), не меняют наш унылый образовательный ландшафт.
Не исключено, что через пять или десять лет совсем другие люди, возглавляющие иные государства или транснациональные корпорации, сообщат нам, как и чему мы должны учить наших детей. Средний украинский школьный учитель — без розги в руке, без идеи в голове и без нравственного императива в сердце — проигрывает битву за будущую Украину.
Что же делать нам, родителям, которые не хотят, чтобы наши дети превращались в новое «пушечное мясо» для грядущих экономических войн?
Прежде всего, нам не следует надеяться на государство: оно слишком занято своими «физиологическими потребностями», согласно классификации Маслоу, чтобы заботиться о других или думать о вечном.
Во-вторых, нигде в украинском законодательстве не сказано, что школа является обязательной, а только — что обязательным является среднее образование. Более того, в ст. 26 «Всеобщей декларации прав человека», подписанной, в том числе, и Украиной, говорится: «3. Родители имеют право приоритета в выборе вида образования для своих малолетних детей». И далее, в ст. 30: «Ничто в настоящей Декларации не может быть истолковано, как предоставление какому-либо государству… права заниматься какой-либо деятельностью или совершать действия, направленные к уничтожению прав и свобод, изложенных в настоящей Декларации». Так что родители совершенно вольны либо отдавать ребенка в школу, либо учить его самостоятельно, — либо создавать собственные школы для своих детей.
Но уж, конечно, если создавать свою школу, — то никак не по образу и подобию школы 200-летней давности, хорошо подходящей для воспроизводства универсальных солдат, безликих и взаимозаменяемых, безропотно марширующих по полям сражений или отстаивающих смены у кульманов и станков.
«Нам нужна иная школа!» — буквально исходит криком Рунет. Поиск в Google по этой фразе дает 230 000 точных совпадений.
Детей, способных работать в организациях будущего, может воспитать только школа, сама устроенная как организация будущего, заинтересованная в креативных и уникальных сотрудниках, а не в стандартно мыслящих и действующих работниках.
Еще раз подчеркиваю: и дети, и взрослые вместе — сотрудники такой школы, а значит, вместе и одновременно они — и со-ученики, и со-учителя. Это раз. Второе — если они со-трудники, то должен существовать ясный и ощутимый продукт их совместного труда. Некие приобретаемые знания и навыки — не продукт, а лишь инструменты, с помощью которых такой продукт может быть создан.
Но раз есть продукт, возникают заказчики и потребители продукта, внешние по отношению к школе. Ни абстрактное общество, ни конкретные работодатели на эту роль не годятся. Почему? — Да потому, что школа не производит знания и не производит детей. Но зато она превосходно может производить (и учиться производить) «креативные решения».
Сразу предвижу возражение: дети, конечно, видят мир по-своему, может даже — вполне нестандартно, но для создания истинно нового, — неважно, где: в технике, в искусстве или в быту, — нужны не только знания и умения, которых нет у детей, но и жизненный опыт, которого нет у многих взрослых. Может ли школьный учитель, изучивший основы дизайна по самоучителю, создать креативную рекламу? Скорее всего, нет.
Но где тогда дети должны всему этому научиться, и кто тогда сможет их всему этому научить? Ведь вскоре им придется работать над разнообразными проектами в разновозрастных командах, составленных из обладающих различными талантами людей. Им придется ежедневно и ежечасно учиться друг у друга и у неведомых, разбросанных по всему миру единомышленников. Им придется отстаивать преимущества своего продукта перед заказчиком и клиентами. Так почему бы не начать делать это прямо сейчас, ошибаясь и набивая шишки, вместе с обучающимися так же и тому же учителями-тьюторами под руководством опытных и благосклонных экспертов — заинтересованных родителей?
Я не говорю, что такими должны стать все школы, и не утверждаю, что все родители выкроят время для помощи своим детям, а все учителя захотят учиться. Я понимаю: то, что я предлагаю, в высшей степени спорно, и об этом не стоило бы говорить, — если бы я сам не участвовал в строительстве действующего прототипа такой школы!
Кто из моих потенциальных оппонентов сможет доказать, что организации будущего не будут такими «креативными агентствами»? — Все возможно, невозможен лишь возврат к строгим и правильным конструкциям прошлого. Дети, не готовые к будущему — уже проиграли. Но о том, как помочь им вырасти «людьми будущего», мы поговорим в следующей статье.
